«О милосердии» из очерка «О милосердии» (Гранин) помогите написать краткое изложение

Answer 1

Изложение «О милосердии»
 
по очерку «О милосердии» Даниила Гранина.
 
В прошлом году со мной приключилась беда. Шел по улице, поскользнулся и упал. Упал неудачно, хуже и некуда: сломал себе нос, рука выскочила в плече, повисла плетью. Было это примерно в семь часов вечера. В центре города, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где живу.
 
С большим трудом поднялся, забрел в ближайший подъезд, пытался платком унять кровь. Куда там, я чувствовал, что держусь шоковым состоянием, боль накатывает все сильне и надо быстро что-то сделать. И говорить-то не могу — рот разбит.
Решил повернуть назад, домой.
 
Я шел по улице, думаю, что не шатаясь. Хорошо помню этот путь метров примерно четыреста. Народу на улице было много. Навстречу прошли женщина с девочкой, какая-то парочка, пожилая женщина, мужчина, молодые ребята, все они вначале с любопытством взглядывали на меня, а потом отводили глаза, отворачивались.
 
Хоть бы кто на этом пути подошел ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь! Я запомнил лица многих людей, — видимо, своим безотчетным вниманием, обостренным ожиданием помощи.
Боль путала сознание, но я понимал, что, если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. Надо было добираться до дома. Так никто мне и не помог.
 
Позже я раздумывал над этой историей. Могли ли люди принять меня за пьяного? Вроде бы нет, вряд ли я производил такое впечатление. Но даже если и принимали за пьяного — они же видели, что я весь в крови, что-то случилось — упал, ударили, — почему же не помогли, не спросили хотя бы, в чем дело? Значит, пройти мимо, не ввязываться, не тратить времени, сил, чувство "меня это не касается» стало чувством привычным?
 
С горечью вспоминая этих людей, поначалу злился, обвинял, недоумевал, потом стал вспоминать самого себя. Нечто подобное — желание отойти, уклониться, не ввязываться — и это со мной было! Уличая себя, я понимал, насколько привычным в нашей жизни стало это чувство, как оно пригрелось, как незаметно укоренилось.
 
Я не собираюсь оглашать очередные жалобы на порчу нравов. Уровень снижения нашей отзывчивости заставил, однако, призадуматься. Персонально виноватых нет. Кого винить? Оглянулся — и причин видимых не нашел.
 
Раздумывая, вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной военной жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. Из твоей части, из другой — было невозможно, чтобы кто-то отвернулся, сделал вид, что не заметил. Помогали, тащили на себе, перевязывали, подвозили. Кое-кто, может, и нарушал этот строй фронтовой жизни, так ведь были и дезертиры, и самострелы.
 
Но не о них речь, мы сейчас — о главных жизненных правилах той поры. Я не знаю рецептов для проявления необходимого всем нам взаимопонимания, но уверен, что только из общего нашего понимания проблемы могут возникнуть какие-то конкретные выходы. Один человек — я, например, — может только бить в этот колокол тревоги и просить всех проникнуться ею и подумать, что же сделать, чтобы милосердие согревало нашу жизнь.
 
 (444 слова)
 
 (Изложение по очерку Д. А. Гранина. «О милосердии»)